– Справедливо, – проворчал я. – Ты ведь не служила в армии, так?

– А ты как думаешь?

Трепп посмотрела на меня так, словно я предположил, будто на её совести числятся изнасилования и истязания детей. Я устало усмехнулся.

– Думаю, не служила. Понимаешь, при отборе будущих посланников у кандидатов ищут зачатки граничных психопатических наклонностей. Вот почему в первую очередь ищут среди бывших военных.

Похоже, Трепп обиделась.

– А у меня есть зачатки граничных психопатических наклонностей.

– Не сомневаюсь. Но дело в том, что число гражданских лиц, обладающих этими зачатками и при этом также духом коллективизма, очень ограничено. Одно противоречит другому. Вероятность того, что оба качества разовьются естественным путем в одном человеке, практически равна нулю. Однако военная подготовка делает с естественным порядком вещей страшные вещи. Она ломает сопротивляемость психопатическому поведению и в то же время развивает фанатичную преданность команде. Эти качества становятся взаимосвязанными. Так что солдаты являются идеальным исходным материалом для чрезвычайных посланников.

– По твоим словам получается, что я должна радоваться тому, что мне отказали.

Какое-то время я смотрел вдаль, вспоминая.

– Да, должна. – Я допил кофе. – Все, пора возвращаться.

Проезжая назад по набережной, я обратил внимание на то, что в тишине, оставшейся позади, что-то изменилось. Что-то одновременно неуловимое и в то же время такое, от чего нельзя укрыться. Нечто подобное неумолимо светлеющему небу.

Когда мы подъехали к коммуникационному центру Эллиота, Ирена уже ждала нас, прислонившись к лимузину и уставившись в море. Её мужа нигде не было видно.

– Лучше оставайся здесь, – бросил я Трепп, выходя из машины. – Спасибо за кофе.

– Не стоит.

– Полагаю, какое-то время я буду видеть тебя на экране заднего обозрения.

– Ковач, сомневаюсь, что ты вообще что-нибудь заметишь, – весело ответила Трепп. – У меня это получается гораздо лучше, чем у тебя.

– Это мы ещё посмотрим.

– Да-да. Ладно, до встречи.

Я направился к лимузину, и она крикнула вслед, повышая голос:

– И чтобы с вирусом все было в порядке. Нам бы очень не хотелось, чтобы с ним что-нибудь произошло.

Сдав назад метров десять, Трепп с показной удалью резко взмыла в воздух, разорвав тишину пронзительным ревом турбин. Едва не задев нас, машина пронеслась над нашими головами и, развернувшись, ушла в сторону океана.

– Кто это был? – Голос Ирены Элиотт прозвучал хрипло, что можно было объяснить обильно пролитыми слезами.

– Прикрытие, – рассеянно ответил я, провожая взглядом машину, прошедшую над остовом затонувшего авианосца. – Работает на тех же людей. Не беспокойтесь, это друг.

– Возможно, она ваш друг, – с горечью поправила Элиотт. – Но не мой. Среди вас у меня друзей нет.

Я посмотрел на неё, затем снова отвернулся в море.

– Справедливо.

Тишина, нарушаемая шумом прибоя. Элиотт провела рукой по полированному кузову лимузина.

– Вам известно о том, что произошло с моей дочерью, – произнесла она мертвым голосом. – Вы с самого начала знали об этом.

Я кивнул.

– И вам на это насрать, так? Вы работаете на человека, использовавшего её словно кусок туалетной бумаги.

– Вашу дочь использовали многие мужчины, – жестоко ответил я. – Она сама с готовностью отдавала себя. И, не сомневаюсь, ваш муж сказал, почему Элизабет так поступала.

Ирена Элиотт поперхнулась. Я уставился вдаль, где у самого горизонта в предрассветном полумраке быстро таяла машина Трепп.

– Она поступала так по той же самой причине, по которой пыталась шантажировать человека, на кого я работал. И по той же причине она пробовала надавить на своего хозяина, очень неприятного человека по имени Джерри Седака, и тот в конце концов её убил. Элизабет делала это ради вас, Ирена.

– Убирайся к чертовой матери!

Ирена Элиотт начала плакать, и в утренней тишине этот звук был наполнен безысходным отчаянием.

– Я больше не работаю на Банкрофта, – осторожно произнес я. – Я перебежал на другую сторону. И сейчас хочу дать вам возможность ударить Банкрофта по больному месту. Ударить чувством вины, которое никогда не возникло у него, пока он трахал вашу дочь. К тому же теперь, когда вы не на хранении, вы с мужем сможете вдвоем собрать деньги и купить для Элизабет новую оболочку. Или хотя бы забрать её из хранилища и устроить в какой-нибудь виртуальный кондоминиум. Главное то, что, покинув холодильник, вы можете что-то делать. У вас есть выбор. Вот что я вам предлагаю. Я возвращаю вас в игру. Не швыряйтесь подобными предложениями.

Я слышал, как у меня за спиной Ирена борется со слезами. Я ждал, отвернувшись к морю.

– Вы без ума от своей доброты, не так ли? – наконец сказала она. – Вы полагаете, что оказываете большую услугу, но вы ведь не добрый самаритянин, правда? Я хочу сказать, хоть вы и вытащили меня с хранения, за все надо платить, так?

– Разумеется, – тихо подтвердил я.

– Я должна запустить этот вирус. Ради вас я должна преступить закон, иначе придется вернуться на хранение. И если я закричу или что-нибудь испорчу, мне есть что терять. Вот какую сделку вы предлагаете, разве не так? Даром ничего не делается.

Я не отрывал взгляда от волн.

– Да, именно такую сделку я и предлагаю, – согласился я.

Снова наступила тишина. Краем глаза я видел, как Ирена Элиотт оглядела свою новую оболочку, словно чем-то себя облила.

– Вы хоть представляете себе, что я сейчас испытываю? – спросила она.

– Нет.

– Я спала с мужем, и казалось, что он мне изменяет. – Сдавленный смешок. Ирена сердито вытерла глаза. – Мне казалось, я ему изменяю. Понимаете, когда меня помещали на хранение, я оставила тело и семью. Теперь у меня нет ни того, ни другого.

Она снова осмотрела себя, затем подняла руки и покрутила ими, растопыривая пальцы.

– Я сама не знаю, что чувствую, – сказала она. – Я не знаю, что чувствовать.

Я многое мог бы сказать ей в ответ. На эту тему сказаны и написаны горы слов; споры и новые исследования не прекращаются до сих пор. Тривиальные описания проблем новых оболочек в популярных журналах: «Как заставить партнера полюбить вас опять – в новой оболочке»; пустые, бесконечные психологические трактаты: «Некоторые аспекты вторичных травм новых оболочек»; и даже ханжеские учебники долбаного Корпуса чрезвычайных посланников, также имеющие свои суждения по данному вопросу. Цитаты, точки зрения, яростные нападки религиозных деятелей и бредовый вздор безумцев. Я мог бы вывалить все это на Ирену Элиотт. Мог бы сказать, что она чувствует то, что естественно для человека без специальной подготовки. Я мог бы попытаться объяснить ей, что все это со временем пройдет. Что через это уже прошли миллионы людей. Я мог бы даже заверить её, что какому бы богу она ни принесла клятву, сейчас тот следит за ней. Я мог бы солгать, мог бы прибегнуть к логическим рассуждениям. Но результат был бы приблизительно одним и тем же. Потому что действительность причиняла боль, и в настоящий момент никто и ничто не могло избавить Ирену Элиотт от этой боли.

Поэтому я промолчал.

На нас надвигался рассвет. Фасады зданий озарялись ярким свечением. Я взглянул на окна коммуникационного центра Элиотта.

– Где Виктор? – спросил я.

– Спит. – Вытерев лицо тыльной стороной руки, Ирена шмыгнула носом, борясь со слезами. – Вы говорите, Банкрофту будет больно?

– Да. Он не сразу поймет, в чем дело, но ему будет очень больно.

– Заражение искусственного интеллекта вирусом, – продолжала Ирена Элиотт. – Преступление, за которое полагается стирание. Нападение на влиятельного мафа. Вы отдаете себе отчёт, на какой риск мы идем? Вы хоть понимаете, что именно от меня хотите?

Развернувшись, я посмотрел ей прямо в глаза.

– Да, понимаю.

Она сжала губы, борясь с дрожью.

– Хорошо. В таком случае за дело.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Подготовка к инфицированию вирусом заняла меньше трех дней. Ирена Элиотт оказалась профессионалом высочайшего класса и провела операцию без запинки.